"Фаталист", М.Ю. Лермонтов

"Фаталист", М.Ю. Лермонтов, анализ произведения



"Фаталист", М.Ю. Лермонтов


"Фаталист", М.Ю. Лермонтов.
Структурные моменты художественного целого, которые обычно относят к сюжету, составляют стержневой уровень объектной организации литературного произведения, порождая эффект квазиреального мира.
С точки зрения воспринимающего читательского сознания (проекция смысла) сюжет есть квазиреальная цепь событий, локализующая квазиреальных персонажей в квазиреальном времени и пространстве. Часто эту сторону сюжета, характеризующуюся "тематическим единством завершаемой действительности" именуют фабулой, отличая от нее собственно сюжет - равнопротяженное тексту авторское изложение фабулы (конструктивное единство "завершающей действительности произведения"). С точки зрения текстуальной упорядоченности факторов эстетического восприятия собственно сюжет представляет собой последовательность эпизодов (проекция текста).
Уяснение сюжетно-фабульного строя художественного целого нуждается в историческом фоне, каким для сюжета является миф. В классической работе Ю.М.Лотмана "Происхождение сюжета в типологическом освещении" было проведено четкое размежевание этих стадиально-разнородных структур мышления.
Мифологическое мышление сводило "мир эксцессов и аномалий, который окружал человека, к норме и устройству". Хотя в современной передаче средствами линейного повествования, размыкающего и выпрямляющего круговорот событий, мифологические тексты "приобретают вид сюжетных, сами по себе они таковыми не являлись. Они трактовали не об однократных и внезакономерных явлениях, а о событиях вневременных, бесконечно репродуцируемых", не о том, что случилось однажды, но о том, что бывает всегда. Тогда как "зерно сюжетного повествования" составляет "фиксация однократных событий".
Архитектоническим вектором мифологического мышления служит вертикаль - "мировое древо", игравшее "особую организующую роль по отношению к конкретным мифологическим системам, определяя их внутреннюю структуру и все их основные параметры". Соотносимое с умирающей к зиме, но воскресающей весной растительностью "мировое древо" выступало залогом воспроизводимости нерушимого миропорядка. Символизируя сакральный центр мира и круговорот жизни, оно исключало необратимость свершающихся вокруг него ритуально-мифологических действий.
Вектор сюжетного мышления, - напротив, горизонталь, устремленная от начала к концу цепь необратимых, однократных событий. При взгляде на сюжет с позиций исторической поэтики открываются перспективы отыскания первоистока сюжетности, некой по аналогии с "мировым древом" "мировой фабулы", базовой инфраструктуры не только ранней, традиционной, но и позднейшей, оригинальной сюжетики.
Как было показано В.Я.Проппом, исходная форма сюжетной организации текста - волшебная сказка - в основе своей обнаруживает переходный обряд инициации в качестве своего культурно-исторического субстрата. Древние переходные обряды осуществлялись, как известно, по модели мифа об умирающем и воскресающем боге. Однако символическая смерть и символическое воскресение человека есть уже необратимое превращение юноши в мужчину (охотника, воина, жениха).
Говоря точнее, инициация достигшего половой зрелости человеческого существа приобретала статус события (мыслилась как необратимая) в той мере, в какой это существо начинало мыслиться индивидуальностью, а не безликой роевой единицей рода. Искусство - в противовес мифу (как и науке) - всегда говорит об индивидуальном существовании как присутствии некоторого лица в мире.
Протосюжетная схема обряда инициации складывается из четырех (а не трех, как иногда представляют) фаз: фаза ухода (расторжение прежних родовых связей индивида) - фаза символической смерти - фаза символического пребывания в стране мертвых (умудрение, приобретение знаний и навыков взрослой жизни, накопленных предками) - фаза возвращения (символическое воскресение в новом качестве). Однако столь архаическая фабула, практически неотличимая от мифа, даже в сказке обнаруживается далеко не всегда.
Действительным "зерном сюжетного повествования" представляется несколько иная четырехфазная модель, исследованная Дж. Фрэзером при рассмотрении "множества преданий о царских детях, покидающих свою родину, чтобы воцариться в чужой стране". Речь идет об одном из древнейших этапов становления государственности - о "матрилокальном престолонаследовании", предполагавшем переход магической власти царя-жреца не от отца к сыну, а от тестя к зятю. Фабулой мирового археосюжета, явственно восходящего к протосюжету инициации, предстает рассказ о действительно необратимом историческом событии - о воцарении пришельца, доказавшего свою силу и искушенность в смертельно опасном испытании (порой в поединке с прежним царем) и ставшего мужем царской дочери.
Эта широко распространенная в мировом фольклоре фабула отличается от событийной схемы инициации инверсией третьей и четвертой фаз. Герой волшебной сказки, как правило, проходит стадию "умудрения", стадию пробных искушений и испытаний до вступления в решающую фазу смертельного испытания.
При наложении множества позднейших литературных сюжетов на данную матрицу можно выявить некую общую четырехфазную модель фабульной организации текста. Именно эта модель в свое время была логизирована теоретической поэтикой в категориях завязки, перипетии, кульминации и развязки. Однако с точки зрения исторической поэтики гораздо эффективнее при анализе сюжета с оригинальной фабулой (не говоря уже о фабулах традиционных) пользоваться системой исторически сложившихся фаз сюжетного развертывания текста.
Первую из этих фаз точнее всего было бы именовать фазой обособления. Помимо внешнего, собственно пространственного ухода (в частности, поиска, побега, погони) или, напротив, затворничества она может быть представлена избранничеством или самозванством, а в литературе новейшего времени - также уходом "в себя", томлением, разочарованием, ожесточением, мечтательностью, вообще жизненной позицией, предполагающей разрыв или существенное ослабление прежних связей.
В конечном счете фабульную задачу данной фазы способна решить предыстория или хотя бы достаточно подробная характеристика персонажа, выделяющая его из общей картины мира. Без такого выделения и концентрации внимания на носителе некоторого "я" текст не может претендовать на художественность.
Второй в этом ряду выступает фаза (нового) партнерства: установление новых межсубъектных связей, в частности обретение героем "помощников" и/или "вредителей". Нередко здесь имеют место неудачные (недолжные) пробы жизненного поведения (например, возможно ложное партнерство), предваряющие эффективное поведение героя в последующих ситуациях.
На этом этапе фабульного развертывания действующее лицо часто подвергается разного рода искушениям - как в смысле обращения к радостям нерегламентированной жизни и прегрешениям, так и в смысле приобретения опыта, существенно повышающего уровень его жизненной искушенности. В литературе Нового времени данная археосюжетная фаза порой гипертрофируется и разворачивается в кумулятивный (накопительный) "сюжет воспитания".
Третью фазу в соответствии с установившейся в этнографии терминологией А.ван Геннепа и В.Тэрнера следует обозначить как лиминальную (пороговую) фазу испытания смертью. Она может выступать в архаических формах ритуально-символической смерти героя или посещения им потусторонней "страны мертвых", может заостряться до смертельного риска (в частности, до поединка), а может редуцироваться до легкого повреждения или до встречи со смертью в той или иной форме (например, утрата близкого существа или зрелище чужой смерти). И эта фаза может гипертрофироваться в кумулятивный сюжет бесконечно репродуцируемых испытаний.
Наконец, четвертая фаза - фаза преображения. Здесь, как и на заключительной стадии инициации, имеет место перемена статуса героя - статуса внешнего (социального) или, особенно в новейшее время, внутреннего (психологического). Весьма часто такое перерождение, символическое "новое рождение" сопровождается возвращением героя к месту своих прежних, ранее расторгнутых или ослабленных связей, на фоне которых и акцентируется его новое жизненное качество.
Представленная последовательность фабульных узлов сюжетного текста поразительно и, быть может, не случайно напоминает такой органический процесс, существенно повлиявший на мифологическое мышление человека, как стадиальное развитие насекомого: яичко - личинка - куколка - имаго (взрослая особь). Этой лиминальной моделью следует дополнить список универсальных сюжетных схем, включающий в себя циклический и кумулятивный инварианты сюжетосложения.
Конечно, далеко не всякая фабула, особенно в литературе последних столетий, бывает организована в полном соответствии с той или иной из указанных моделей. Но аналитическое рассмотрение сюжетно необычного текста на фоне этих матричных схем позволяет глубже проникнуть в конструктивное и смысловое своеобразие оригинального сюжета.
Нередко своеобразие сюжетного построения достигается взаимоналожением нескольких инвариантов, или серийным умножением базовой фабульной модели (например, лиминальной - в пушкинской "Капитанской дочке"), или переплетением нескольких ее модификаций в качестве сюжетных линий. Простейшим примером последнего случая как раз и служит фабула "Фаталиста".
Сюжетная линия Вулича осуществляет только три фазы из четырех. В роли фазы обособления выступает развернутая характеристика этого персонажа повествователем как существа особенного. Пари с Печориным соответствует фазе партнерства, что как бы структурно оберегает Вулича от сюжетно преждевременной смерти: если бы пистолет не дал осечку, новеллистический сюжет просто не сложился бы. Гибельная встреча с казаком - лиминальная фаза, которую Вуличу миновать не удается. Поэтому четвертая фаза отсутствует, что, как правило, означает художественную дискредитацию жизненной позиции персонажа (в данном случае этой позицией является фатализм).
Для Печорина (в рамках "Фаталиста") фазой обособления оказывается отлучка из крепости, командировка в прифронтовую станицу. В фазе партнерства сюжетные линии обоих персонажей совмещаются. Рискованное предприятие по задержанию убийцы Вулича оборачивается для Печорина лиминальной фазой. Поскольку герой благополучно минует эту фазу, его ожидает фазапреображения. И с возвращением в крепость, как мы увидим далее, преображение Печорина действительно происходит - неявное, но крайне существенное для художественного смысла романа в целом.

Анализ произведений русской и зарубежной литературы ( все произведения )