Басенная школа Сумарокова

Басенная школа Сумарокова

Сочинение на тему: Басенная школа Сумарокова



Басенная школа Сумарокова



Басенная школа Сумарокова.

Перед русской литературой, а не только театром, стояла проблема широкого изображения жизни всех не дворяпских сословий, и особенно крестьянства.
Насколько задача эта была необъятна и какие трудности общеидеологического и художественного порядка она представляла, свидетельствуют те общеизвестные факты, что только в 1840-е годы народная (крестьянская) жизнь стала полноправным предметом художественного изображения.
Но к решению этой проблемы, какое было найдено в 1840-е годы, вел длительный путь опытов и исканий. И, может быть, одно из самых важных и (хронологически) первых мест на этом пути занимает Крылов. Он не последовал совету отвести для "простонародья" особый театр, особый род драматургии, он в жанре басни, необыкновенно расширив его возможности, емкость и глубину, создал свой "народный театр у в который жизнь непросвещенных сословий вошла совершенно равноправно, как часть жизни нации не менее значительная сама по себе, чем жизнь дворянства, не менее эстетически содержательная, чем жизнь любого из сословий тогдашней России. Поэтому его басенные крестьяне - не жертвы фарсового комизма и не идеализированные герои добродетели, а персонажи, равноправные с представителями любой другой социальной сферы.
Басня Сумарокова и его школы строилась на контрасте между басенным рассказчиком и басенным сюжетом. Полное превосходство рассказчика в мире басни над ее персонажами обусловливалось тем, что только он, рассказчик, являл в басне истинное сознание, разумное представление о нормах морали, о законах нравственности. Мир басенных персонажей у Сумарокова - это "превратный свет", это мир непросветленный, темный, корыстный и потому достойный всяческого осмеяния. Хомницер сделал всю басню рассказом, но не переменил точки, с которой рассматривается дейтвителъпость у Сумарокова.
И у Хемницера общая картина мира - торжество глупости.
Но простого возврата к сумароковской басенной традиции и его крестьянским типам для Крылова уже не могло быть.
В 1790-е годы Дмитриев совершил свою реформу басни, создал свой басенный стиль, нашел новое решение главной художественной проблемы этого жанра - новое соотношение между рассказчиком и рассказываемым, между "автором" и "материалом". Обойти Дмитриева при обращении к басне было невозможно, и Крылов это понимал.
Место Дмитриева в истории русской басни определяется обычно из сопоставления с Крыловым, для чего имеется, конечно, достаточно историко-литературных оснований. При жизни Крылова спор о нем и Дмитриеве продолжался около двух десятков лет, и в нем участвовали виднейшие писатели эпохи, от Жуковского до Пушкина. Но в отличие от современников Крылова, которые хорошо понимали значение Дмитриева, хотя и оценивали его по-разному, исследователи крыловского творчества не всегда исторически верно определяют . значение осуществленного Дмитриевым обновления художественного строя и. стилистики русской басни.
Без объективной оценки сущности басенной реформы Дмитриева нельзя оценить действительное новаторство Крылова в жанре басни, равно как легко совершить несправедливость: приписать Крылову то, что до него уже сделал Дмитриев.. Из двух, условно говоря, составных элементов сумароковской басни - рассказчика и рассказываемого - Дмитриев сосредоточился на разработке первого составного элемента басни русского классицизма. Его басня стала только остроумным рассказом забавного происшествия, анекдотического события, изящным обменом остроумными репликами. Рассказываемое, "содержание" басни растворилось в рассказчике, поглотилось им. И, что очень важно для сопоставления Крылова с его предшественником, баснописца у Дмитриева лишена тех черт поведения и характера, которые считал обязательными для баснописца виднейший теоретик басни Мармонтель.
В научной литературе высказывалась мысль о сходстве басенных принципов Дмитриева и Лафонтена. По мнению Е.Н. Купреяновой, восприняв теорию Мармонтеля о басне как жанре, предназначенном быть "пищею и наслаждением умов самых утонченных, воспитанных и глубоких", Дмитриев создал в басне образ рассказчика, главное свойство которого - простодушие, т. е. полная убежденность в истине того, о чем он рассказывает.
По мнению Е. П. Купреяновой, переводя Лафонтена, Дмитриев стремился передать и самую манеру французского баснописца в отличие от Сумарокова и его школы, которые, взяв у Лафонтена идею отделенно рассказчика от рассказываемого, "делали этого басенного рассказчика особым персонажем, скептиком и отрицателем всего "образа жизни" басенных персонажей. Простодушие басенного рассказчика у Дмитриева строится на сочувствии и сопереживании как неминуемых следствиях той простодушной веры в истинность басенных происшествий, на которой настаивал Мармонтель и русские теоретики басни в 1790-е годы.
Басенные персонажи Дмитриева все говорят одинаковым языком. Вернее было бы сказать, что за них говорит автор и что его суждения, замечания и реплики очень условно прикреплены к тем или иным басенным персонажам; эмблематичность и является мотивировкой той роли, которую играет данный персонаж в конкретной басенной ситуации.
В басне "Муха", написанной па сюжет, разрабатывавшийся до Дмитриева Лафонтеном и Сумароковым, а после него Крыловым, такое отношение к басенным персонажам проявилось очень последовательно. Вот эта басня целиком:
Бык с плугом на покой тащился по трудах,
А Муха у него сидела на рогах,
И Муху же они дорогой повстречали.
"Откуда ты, сестра?" - от этой был вопрос,
А та, поднявши нос,
В ответ ей говорит: "Откуда? - мы пахали!"
От басни завсегда
Нечаянно дойдешь до были.
Случалось ли подчас вам слышать, господа:
"Мы сбили! Мы решили!"
Бык в этой басне означает терпеливое и покорное трудолюбие, Муха - легкомыслие и хвастовство. Предполагается, что читатель настолько хорошо знает басенные обычаи, что ему незачем объяснять, почему данные басенные персонажи ведут себя так, а не иначе. Их поведение предопределено диапазоном их смыслового содержания. Поэтому подробную разработку бытовой обстановки И трудностей поездки, которыми мотивируется мнимое участие Мухи в тяжелой работе лошадей у -Лафонтена и Сумарокова,, Дмитриев не счел нужным воспроизводить, сосредоточившись неосновной, анекдотической ситуации.
Басня у Дмитриева становится сценкой из комедии, в которой движение сюжета, превращение дружеского визита Пчелы в ссору гостьи с хозяйкой Мухой осуществляется чисто сценическими средствами - диалогом. Эту сценичность басен Дмитриева, "театрализацию" их отметил Вяземский. Он писал, что у Дмитриева "проскальзывают несомненные признаки комического дарования" и что "разговорный язык поэта нашего, встречающийся в баснях и сказках его, удостоверяет нас, что он, верный в изображении лиц, умел бы сохранить ту же верность и в языке, коим заставил бы говорить их на сцене".
Но такая "театрализация" басни, превращение ее в маленькую комедию, осуществлялась у Дмитриева одновременно со стилистической унификацией языка персонажей. Содержание реплик Пчелы и Мухи в вышеприведенной басне определяется только их взаимными отношениями в басенном сюжете, а не их "характерами", сведенными у Дмитриева к эмблематическому значению. Самая стилистика реплик настолько однородна, что возникает возможность для читателя перепутать, кто что говорит. Возможно, что и сам автор это видел и даже воспользовался путаницей для того, чтобы еще больше усилить комизм сцены взаимного непонимания. Однако стилистическая однородность реплик персонажей имела еще и другое следствие: вся басня воспринималась как авторский рассказ, как прямое выражение авторской мысли.
Остроумие авторского решения басенного сюжета выдвигало на первый план самого автора, ход его мысли, его отношение к тем жизненным ситуациям, в которых размещал басенных персонажей сюжет.
Умный собеседник, приятный рассказчик - таков Дмитриев и в своих баснях. В баснях, более значительных по объему и более "сюжетных", "приятность" и "утонченность" басенного рассказчика, его чувство превосходства над рассказываемым сделали возможным, что в свой басенный слог он смело вводит "разительные по своей противоположности стилистические наслоения". Вяземский по поводу пейзажных картин в басне Дмитриева "Чижик и Зяблик" писал" что "Томсон и Делиль не лучшими стихами живописали природу и предали свои поэмы бессмертию", а в басне "Два Голубя", по его мнению, Дмитриев "дает нам лучшие образцы стихов элегии". Он имеет в виду особенно конец этой басни, совершенно явно предвещающий элегии Жуковского:
Я сам любил: тогда за луг уединенный,
Присутствием моей подруги озаренный,
Я не хотел бы взять ни мраморных палат,
Ни царства в небесах!
Придете ль вы назад,
Минуты радости, минуты восхищений?
Иль буду я одним воспоминаньем жить?
Ужель прошла пора столь милых обольщений
И полно мне любить?
Свое определение стилистического богатства у Дмитриева Вяземский высказывает следующим образом: "Какое постоянное разнообразие в слоге, приемах и украшениях и какая везде верность в порядке выражений, картин и принадлежностей".37 Дмитриев как бы "уравнял" басню с прочими лирическими жанрами, сделав "рассказ" в басне таким же эмоционально-лирическим, сдержанно ироническим, каким было изложение в других жанрах его поэзии.
В. В. Виноградов проследил, как перерабатывал свои басни Дмитриев, и пришел к заключению, что в переработке басни "Два Голубя" "ярко обнаруживается тенденция не только к выравниванию среднего стиля, к освобождению его от просторечно-фамильярной, простонародной примеси, но и к его „возвышению", к осложнению его элегической и патетической экспрессией".
Основное в этих переделках текста - стремление придать всему рассказу стилистическое единство. Вот, по Виноградову, освобождение от "просторечно-фамильярной, простонародной примеси":
Мой голубь бряк под сеть!
Запутался в сети; но сеть
Но сеть была худа... была худа.
Однако все еще с бедой
Однако все еще с бедой
Не развязался:
не развязался:
Летя от сокола, от страха
В испуге потеряв и ум, или так, и зоркость глаз,
Насунулся избы на угол
Задел за кровлю он как раз
как дурак.
Эта тенденция к сглаживанию языка, к очистке его от крайностей высокого и низкого слогов была лишь выражением общего смысла поэзии Дмитриева, которая вся была подчинена задаче создать у читателя ощущение единой авторской личности с определенным отношением к жизни, только ей присущим. Об этом верно сказал Г. П. Макогоненко: "Дмитриев-сентименталист, не принимая классицистического разделения поэзии на жанры, не мог согласиться и с отнесением басни к низкому жанру Единство стиля определялось единством лирического субъекта его поэзии. В той или иной степени стихотворения Дмитриева разных жанров были выражением личной позиции автора".
Дмитриев-баснописец иронизирует над житейской суетой, в которую погружены его персонажи, над ошибочностью их суждений о себе и особенно о других. Его басни - это как бы каталог неверных и скороспелых мнений, возникающих большей частью в результате преувеличенного мнения басенного персонажа о самом себе.
Так, Устрица попыталась "открыть" у себя хоть какой-нибудь "талант", она пробовала летать как Орел, плавать как Кит и ползать как Уж, но не смогла и попалась Водолазу; Осел принимает лошадиную упряжку за выражение истинной дружбы; Конь, чтобы отмстить Оленю, просит помощи у Человека и попадает к нему в подчинение^ Змея жалуется Пьявице на то, что хотя обе они кусают людей, но отношение к ним совершенно различно.
Если мы освободимся от привычных схематических представлений о расстановке литературных сил, то нам не покажется странным обращение Крылова в 1805 г. со своими опытами басенного творчества именно к Дмитриеву. Мы помним о той полемике, которую вел Крылов в своих журналах с Карамзиным и в которой Дмитриев, конечно, был вместе с Карамзиным, и не можем поэтому объяснить, почему же Крылов обратился к своему литературному противнику за советом и помощью. По словам Лобанова, когда Крылов прочел Дмитриеву две свои басни "Дуб и Трость" и "Разборчивая Невеста", то Дмитриев ему сказал: "Это истинный ваш род, наконец вы нашли его".
Дмитриев не только похвалил басни, но и рекомендовал их П. И. Шаликову, издателю "Московского зрителя", где они вскоре были напечатаны с таким примечанием: "Я получил сии прекрасные басни от И. И. Д. Он отдает им справедливую похвалу и желает, при сообщении их, доставить и другим то удовольствие, которое оне принесли ему" .
В вышеприведенных словах Дмитриева высказана не только похвала двум басням Крылова, в них содержится и решительное осуждение того, чем занимался Крылов раньше, т. е. его журнально-сатирической деятельности. Более того, очевидно, что Крылов с Дмитриевым в это время не согласился и два года (1806- 1807) после встречи с ним продолжал работать в основном для театра, по-видимому считая, что "истинный род" его деятельности - комедия. И только с 1808 г. он последовал совету Дмитриева и посвятил себя басне.


Сочинения на все темы школьной программы